Неувядаемая роза - Пушкин о Гурзуфе
"Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег
и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую ?"
А. С. Пушкин. Отрывок из письма к Д.
Незадолго до смерти Александр Сергеевич Пушкин набросал рисунок фонтана и рядом:
"Кто б ни был ты: пастух... Рыбак иль странник утомленный, Приди и пей".
Это почти дословное воспроизведение надписи на одном из фонтанов в Гурзуфе.
Воспоминание о Крыме
Почему запомнилась эта подробность? Почему воспоминания о Крыме сохраняли для него всю жизнь «прелесть неизъяснимую»? Много еще загадочного в истории ссылки Пушкина на юг. По мнению ряда исследователей, Крым был случайным эпизодом в жизни поэта. Но такая ли это случайность? Известно ведь, что далекий и сказочный край волновал его воображение еще до встречи с ним. Есть свидетельства о том, что первоначально Пушкин должен был ехать из Петербурга именно в Крым не в Екатеринослав. Первым упоминает о наличии такого плана один из видных чиновников того времени, хороший знакомый А. С. Пушкина, человек, безусловно, информированный: Н. И. Тургенев. 23 апреля 1820 г. он сообщает брату С. И. Тургеневу в Константинополь: «Пушкина дело кончилось очень хорошо... Он теперь собирается ехать с молодым Раевским в Киев и в Крым».Оптимистичный тов. письма вызван, очевидно, тем, что граф Милорадович на первом этапе следствия о вольнодумных стихах поспешил объявить Пушкину прощение. Но, увы, царь не был склонен согласиться с решением Милорадовича. В это время и сам Пушкин, не зная о грозящих ему осложнениях, сообщает 21 апреля своему другу поэту П. А. Вяземскому в Варшаву о намерении покинуть столицу: «Петербург душен для поэта. Я жажду краев чужих; авось, воздух полуденный оживит мою душу...» И хотя он не называет по имени «край чужой», допустимо предположить, что это край, упомянутый П. И. Тургеневым, Таврида. Рассказать о своих планах мог сам Пушкин: семья Тургеневых изДавна дружила с поэтом, а старший брат, А. И. Тургенев, помогал устроить Пушкина в лицей.
28 апреля уже А. И. Тургенев пишет тому же Вяземскому: «Пушкин едет к генералу Инзову в Крым». Но затем происходит какая-то резкая перемена. Меняется и тон писем А. И. Тургенева. 5 мая он уверенно, без предположений сообщает Вяземскому: «Участь Пушкина решена. Он завтра отправляется курьером к Инзову и останется при нем». Из другого письма (в Константинополь): «...пробудет с ним несколько времени и потом будет при Каподистрии, если исправится...» Из контекста писем легко понять, что Пушкина решили оставить на глазах начальства, чтобы он «исправился». А вначале, видимо, его не предполагали ограничивать в передвижении и привязывать к квартире генерала Инзова.
Гостиницы : Дома : Квартиры : Вернуться на Главную : Панорамы Гурзуфа : Фотографии Гурзуфа : Обсудить в форуме : Новости
Пушкин в Крыму
О возможности такого изначального варианта свидетельствует и письмо Н. М. Карамзина И. И. Дмитриеву от 17 мая 1820 г. В нем есть одна любопытная особенность. Карамзин вмешался в дело Пушкина в самом его начале. А позже он уже, видимо, не интересовался следствием и поэтому изменение в ходе дела ускользнуло от его внимания. Тогда понятно, почему и 17 мая Карамзин продолжал считать, что Пушкин едет в Крым. И даже называл срок поездки: «...Пушкин дал мне слово уняться и благополучно поехал в Крым месяцев на пять». 7 июня он повторяет в новом письме Дмитриеву: «Его простили за эпиграммы и за оду на вольность: дозволили ему ехать в Крым...»Но Пушкина, как мы знаем, все же не совсем простили. Карамзин об этом просто не знал или не интересовался подробностями — в отличие от всеведущего А. И. Тургенева. Возможно, ошибкой Карамзина объясняется и промах жандармского полковника И. П. Бибикова, которому было поручено наблюдать за Пушкиным после возвращения из Михайловского в столицу. В донесении графу Бенкендорфу от 8 марта 1826 г. он обронил странную фразу: «...выиграли что-нибудь от того, что сослали молодого Пушкина в Крым?»Дело в том, что Карамзин вступался за Пушкина и в 1825 г. От него-то и могло перекочевать в официальную реляцию представление о Крыме как месте ссылки поэта. Разумеется, это только гипотеза, но отвергать ее мы не можем, поскольку информация о предполагавшейся поездке в Крым исходила от людей весьма компетентных и близких Пушкину. Увы, ссылка есть ссылка: поэт ехал по маршруту, который был ему предписан. О том, где бы он хотел побывать, никто у него не спрашивал. И все же для понимания проблемы «Пушкин и Крым» это важно; стремился ли опальный поэт в Тавриду? Мог ли иметь сознательное намерение посетить этот край? Чтобы прийти к какому-то определенному выводу, глянем повнимательнее на тогдашние литературные увлечения Пушкина. Он был сыном своего времени, притом очень чутким сыном. Не зря он сравнивал себя с эхом, которое откликается «на каждый звук». А Крым в 20-е гг. XIX в. по многим причинам вызывал глубокую симпатию и интерес у представителей демократической общественности, с которой прочно был связан Пушкин. Крым изображали краем красоты, «священной древности» — «русской Элладой». Чуть ли не следом за Пушкиным едут сюда литератор Г. Гераков и писатель И. М. Муравьев-Апостол. Да и К. Батюшков, один из самых близких Пушкину поэтов в то время, тоже настроился на поездку в Крым. Об этом есть упоминание в его записных книжках.
Батюшков создал блистательный поэтический образ Тавриды. В его стихах она стала тем местом, где люди, отверженные и гонимые светским обществом, люди, которые не стремятся к служебной карьере и наживе, могут обрести счастье.
"Друг милый! ангел мой! сокроемся туда,
Где волны кроткие Тавриду омывают
И Фебовы лучи с любовью озаряют
Им древней Греции священные места.
Мы там, отверженные роком,
Равны несчастием, любовию равны,
Под небом сладостным полуденной страны
Забудем слезы лить о жребии жестоком;
Забудем имена Фортуны и честен..."
Где волны кроткие Тавриду омывают
И Фебовы лучи с любовью озаряют
Им древней Греции священные места.
Мы там, отверженные роком,
Равны несчастием, любовию равны,
Под небом сладостным полуденной страны
Забудем слезы лить о жребии жестоком;
Забудем имена Фортуны и честен..."
Эти строки из элегии «Таврида». Пушкин считал ее одним из самых совершенных творений поэта: «По чувству, по гармонии, по искусству стихосложения, по роскоши и небрежности воображения лучшая элегия Батюшкова». Ее влияние на молодого Пушкина несомненно. В начале 20-х годов, пишет один из исследователей, когда Пушкин своим путем пришел к теме Тавриды, она уже вполне определилась и сформировалась как одна из ведущих тем романтического литературного движения. На это еще в 1823 г. указывал Орест Сомов в своей статье «О романтической поэзии» (Спб, 1823), имевшей характер манифеста. Сомов писал, что особенно благодарным предметом для поэтов-романтиков может служить «очаровательная Таврида» с ее «пленительными долинами» отдохновением для взора».
Гостиницы : Дома : Квартиры : Вернуться на Главную : Панорамы Гурзуфа : Фотографии Гурзуфа : Обсудить в форуме : Новости
Земля обетованная - Таврида
Исходя из сказанного, мы можем предположить, что созревшее у поэта желание покинуть Петербург не было случайным. Пушкин хотел изменить обстановку своей жизни. А Таврида, «земля обетованная» романтиков, была едва ли не самым идеальным из «чужих краев», прежде всего с точки зрения эстетических интересов поэта. Так что сознательное стремление посетить Крым у Пушкина, очевидно, было. Скажем осторожнее: могло быть. И причину надо искать не только во внешних обстоятельствах, но и в литературной традиции, в тех очень прочных личных и творческих связях, которые соединяли Пушкина с Батюшковым. Это духовное родство двух поэтов отмечал Белинский. В одной из своих работ («Сочинения Александра Пушкина») он писал: «...его ясный, определенный ум, его артистическая натура гораздо более гармонировали с умом и натурою Батюшкова, чем Жуковского... Батюшков был учителем Пушкина в поэзии, он имел на него столь сильное влияние, что передал ему почти готовый стих». Батюшков передал Пушкину и свой особый интерес, свое тяготение к античности, а заодно, что вполне естественно, к «русской Элладе» Крыму. Здесь духовная их близость очевидна. С античностью связаны были возвышенные идеалы доблести, геройства, свободы, обращаться к теме античности заставляло обоих поэтов чувство «отверженности» и одиночества среди суетной бездушной толпы, чувство трагического разлада между идеалом и действительностью. А Таврида и для Батюшкова и для Пушкина благословенный край, противостоящий столице, «душному городу» с его своекорыстием и жестокостью.Обратимся теперь к знаменитой элегии Пушкина «Погасло дневное светило...» первому из «крымских» стихотворений, созданному на борту корабля, шедшего в Гурзуф. Вот выдержка из авторитетного исследования: «Комментаторами было отмечено в элегии любопытное, с трудом поддающееся объяснению противоречие: говоря о местах, которые он впервые видит, мимо которых впервые проезжает, Пушкин говорит о своих воспоминаниях, связанных с этими местами, о воспоминаниях любви...»
Не такой уже неожиданной была для Пушкина встреча с Тавридой. Он ехал сюда как в знакомую страну, потому что прекрасно знал ее и любил по стихам Батюшкова, ехал с определенным душевным настроем. Возможно, поэтому и произошло в Крыму его нравственное обновление и начался творческий подъем под влиянием светлых воспоминаний о юношеской «утаенной любви» («года моей весны»), «в кругу милого семейства» Раевских. Не секрет, что летом 1820 г. Пушкин был полон мрачной скорби и отчаянья. Свидетельством тому послесловие к «Руслану и Людмиле»:
"И скрылась от меня навек Богиня тихих песнопений."
Таврида
Но он преодолел скорбь, нашел в себе силы стать выше житейских обстоятельств. В лирике его зазвучали иные мотивы, в ней явственно ощутим пафос утверждения земных начал, реальности земного счастья.. Такова «Таврида». В этой элегии Пушкин как бы полемизирует с Батюшковым, у которого сквозит в стихах горькая мысль о недостижимости счастья на земле, о том, что возможно оно лишь на небе (элегия «К другу»). Пушкин же с небес стремится на землю:"Так если удаляться можно
Оттоль, где вечный свет горит,
Где счастье вечно, непреложно,
Мой дух к Юрзуфу прилетит.
Счастливый край, где блещут воды,
Лаская пышные брега,
И светлой роскошью природы
Озарены холмы, луга,
Где скал нахмуренные своды..."
Оттоль, где вечный свет горит,
Где счастье вечно, непреложно,
Мой дух к Юрзуфу прилетит.
Счастливый край, где блещут воды,
Лаская пышные брега,
И светлой роскошью природы
Озарены холмы, луга,
Где скал нахмуренные своды..."
Гостиницы : Дома : Квартиры : Вернуться на Главную : Панорамы Гурзуфа : Фотографии Гурзуфа : Обсудить в форуме : Новости
Докрымский период
Не только природа, но и сами поэтические строки как бы сияют, озарены внутренним светом (истинно пушкинское качество!), согреты всепобеждающей любовью к жизни. Без всего этого трудно представить Пушкина, так было и раньше, в «докрымский» период. Крым помог поэту обрести самого себя."Ты вновь со мною, наслажденье;
В душе утихло мрачных дум
Однообразное волненье!
Воскресли чувства, ясен ум.
Какой-то негой неизвестной,
Какой-то грустью полон я;
Одушевленные поля,
Холмы Тавриды, край прелестный,
Я снова посещаю вас,
Пью жадно воздух сладострастья,
Как будто слышу близкий глас
Давно затерянного счастья."
В душе утихло мрачных дум
Однообразное волненье!
Воскресли чувства, ясен ум.
Какой-то негой неизвестной,
Какой-то грустью полон я;
Одушевленные поля,
Холмы Тавриды, край прелестный,
Я снова посещаю вас,
Пью жадно воздух сладострастья,
Как будто слышу близкий глас
Давно затерянного счастья."
Раевские
Впрочем, не следует думать, что всему здесь «виной» крымская природа. Огромную роль в жизни Пушкина сыграла семья Раевских. С П. Н. Раевским-младшим поэта связывали дружеские чувства, общность литературных симпатий. Он делился с ним своими творческими планами. Интересна предыстория этой дружбы.Во время Отечественной войны 1812 г. К. Н. Батюшков был адъютантом генерала Раевского. Он очень любил генерала, восхищался его храбростью. В битве под Лейпцигом Раевский, раненный пулей в грудь, держался геройски. По свидетельству Батюшкова, он еще ободрял его: «Чего бояться, господин поэт!» (так он называл своего адъютанта, когда был весел) и добавил по-французски: Уж больше крови нет, что жизнь давала мне, Кровь отдана родной моей стране...Раевские любили Батюшкова, расположение к нему распространилось затем на другого талантливого поэта^. который был к тому же учеником и единомышленником их любимца. В дружной, красивой и честной семье Раевских Пушкин нашел то, чего никогда не имел: родительское участие и заботу. Видимо, Раевские уговаривали поэта еще до ссылки покинуть столицу с ее атмосферой сплетен, интриг, клеветы, в которую молодой человек, непосредственный, доверчивый, попал сразу же после выхода из лицея. Один из клеветнических слухов о нем вызвал у Пушкина столь бурную реакцию, что он всерьез подумывал о самоубийстве: «Я жертва клеветы и мстительных невежд...» (из> вступления к «Кавказскому пленнику»).
Говорят: не было бы счастья... Слова эти вполне применимы к опальному Пушкину: именно в ссылке обрел он счастье пусть на краткое время, неполный месяц но то был незабываемый месяц. «Мой друг, признавался он брату в письме, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного попечительного друга, всегда милого ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более чем известен. Все его дочери прелесть, старшая женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив: свободная беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, счастливое-полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение, горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского». В рукописи элегии «Таврида» поэт позже напишет об этих днях: «Страсти мои утихают, тишина царит в душе моей, ненависть, раскаяние, все исчезает любовь одушевляет...»
Пушкин посвятил Н. Н. Раевскому-младшему поэму «Кавказский пленник», работа над которой была начата в Гурзуфе. Во вступлении к поэме он писал, обращаясь к своему другу:
"И бури надо мной свирепость утомили,
Я в мирной пристани богов благословил."
Я в мирной пристани богов благословил."
Намек нетрудно понять (вспомним признание о «счастливейших минутах), да и сам образ главного героя несомненно автобиографичен.
"Отступник света, друг природы,
Покинул он родной предел
И в край далекий полетел
С веселым призраком свободы."
Покинул он родной предел
И в край далекий полетел
С веселым призраком свободы."
В элегии «К Овидию» Пушкин находит очень точное определение: «изгнанник самовольный». Поездка в Крым отвечала душевной потребности поэта, вызывала неведомые ранее чувства. «Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря и заслушивался целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я посещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество», вспоминает поэт в «Отрывке из письма к Д.»
"И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье."
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье."
Впечатления о Крыме - поэзия души
Стихотворение широко известное знаменитый «Пророк».«Радость», «счастье», «ясные, как радость небеса», «одушевленные поля», «все живо там», «златой предел» такими высокими словами выражает Пушкин свои впечатления о Крыме. Этот край стал вечным праздником в его жизни. Таврида вернула ему не только чувство восхищения миром, но и вдохновение, окрыленность. На Кавказе он пребывал в каком-то душевном оцепенении, природу наблюдал механически, сердце его молчало: Крым открыл Пушкину яркую первозданность природы, дал ощущение слитности с миром. Позже, как отзвук, родилось замечательное стихотворение «К морю». Не Крымом ли навеяны и эти прекрасные строки:
"Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой;
Душа, как прежде, всякий час
Полна томительною думой
Но огонь поэзии погас."
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой;
Душа, как прежде, всякий час
Полна томительною думой
Но огонь поэзии погас."
(Послесловие к «Руслану и Людмиле»),
Иное в Крыму «душе настало пробужденье». Очарование и блеск природы, своеобразно окрашенные интимными воспоминаниями о юности, помогли поэту, преодолеть самый тяжелый и единственный по длительности творческий кризис (Пушкин более четырех месяцев со времени отъезда из Петербурга и до прибытия в Крым почти не писал стихов). Первый биограф поэта П. В. Анненков тонко подметил этот нравственный и творческий перелом в душе поэта: «До появления Пушкина в Крыму страницы его тетрадей белы и представляют мало пищи уму изыскателя». Всю жизнь Пушкин хранил память о первом утре в Гурзуфе - одной из самых пронзительных минут его жизни. В «Отрывках из путешествия Онегина» он писал:
"Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды...
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!"
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды...
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!"
В послекрымский период в творчестве Пушкина навсегда утвердилось чувство проникновенного гуманизма и жизнелюбия, а в художественном отношении стихи его приобрели поразительную четкость и завершенность. Вот пример, один из множества: «Нереида». «Прислушайтесь к этим звукам, писал Белинский, и вам покажется, что вы видите перед собой превосходную античную статую»:
"Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду.
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть;
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую, как лебедь, воздымала
И влагу из власов струею выжимала."
На утренней заре я видел Нереиду.
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть;
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую, как лебедь, воздымала
И влагу из власов струею выжимала."
В любовной лирике Пушкина крымские впечатления породили образ, «неувядаемой розы». Это образ нежной и чистой юношеской любви, символ верности, неувядаемой молодости чувства. Пушкинские строки навеяны поэзией Батюшкова, который скорбит о кратковременности земного бытия, о призрачности любви:
"В обители ничтожества унылой,
О незабвенная! Прими потоки слез
И вопль отчаянья над хладною могилой
И горсть, как ты, минутных роз!"
О незабвенная! Прими потоки слез
И вопль отчаянья над хладною могилой
И горсть, как ты, минутных роз!"
Пушкин неоднократно обращался к поэзии К. Н. Батюшкова, придавая его поэтическим образам новый смысл, новую идейную направленность. Так и здесь: пушкинская «неувядаемая роза» — это вера в бессмертие человеческой любви:
"Блестит среди минутных роз
Неувядаемая роза."
Неувядаемая роза."
Цветок любви излюбленный образ поэта. «Свет небес, земная роза...» Слова эти можно поставить эпиграфом ко всей пушкинской лирике.
«Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы...» это о фонтане Бахчисарайского дворца.
И сама поэзия Пушкина, подобно неувядаемой розе, живет и вечно будет жить, сохраняя «прелесть неизъяснимую».
Константин Яковлев (Крымские Каникулы)
Гостиницы : Дома : Квартиры : Вернуться на Главную : Панорамы Гурзуфа : Фотографии Гурзуфа : Обсудить в форуме : Новости : Цены на жильё